Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

Куколки, бабочки, черви,
куколки, бабочки, черви
и так далее до бесконечности...
Е. Трубецкой, «Смысл жизни»

В том, чтобы поступить именно так, а не, скажем, собачьим вальсом протанцевать дальше или, скажем, пнуть этого ублюдка ногой, не было ничего странного. Сказано же в писании: «Пинать детей — это жестоко. Но ведь что-то же надо с ними делать!». А тут как в тесте. Ты идешь, запихивая на ходу жрачку, junk food, гнилая капуста и кетчуп, и к тому же с кислым пивом, тебя ото всего этого тошнит, а еще больше тошнит от фенциклидина, ангельской пыли. И наконец, все к одному, ребенок в безобразно чистой рубашке наезжает на тебя протектором велосипеда. Ты:
а) собачьим вальсом танцуешь дальше;
б) пинаешь этого ублюдка ногой;
в) аккуратно размазываешь по нему кетчуп, эпилептично дергаясь, и наблюдаешь за тем, как радость сменяется удивлением, потом испугом, потом страхом, потом страданием, потом отвращением всего за несколько секунд! Несколько секунд на целую симфонию эмоций!

Когда ты не болван, ты выберешь последнее.

Жестокость не приносит мне наслаждения. К жестокости я отношусь как к логической неизбежности, как к рефлекторному движению: когда тебя тошнит — ты блюешь, когда ломает — прогоняешь джефа, а когда наезжают — выкалываешь глазные яблоки специальным карманным ланцетом.

Но все это для люмпен-пролетариев. Для тех, кто не поднимается выше, для тех, кто не только не может играть чужой психикой, но и не управляет своей. Что для них значат бихевиоризм или физиогномика?

Мимическая имитация эмоций слишком груба, чтобы казаться естественной. При умышленной гримасе сокращаются не те мышцы, как при спонтанной. Поэтому, чтобы зафиксировать подлинную эмоцию, Лэндис в начале 20-х годов проводил следующий эксперимент. Под наблюдением фотокамеры он заставлял испытуемого отрезать ножом голову живой крысе, а потом неожиданно высыпал ему в руки опарышей.

Наиболее интересно изучать астеническое поведение, поскольку оно богаче в проявлениях. К примеру, при страхе на лице задействованы все группы мышц, жевательные, мимические, мышцы хрусталика и глазного яблока. Учащается сердцебиение и дыхание, тормозится пищеварение. Сокращается даже бездействующий musculus cremaster, поднимающий кверху яички.

При длительном страхе содержание азота в моче может достигнуть такого значения, что приведет к отравлению и смерти. Проигравшие в схватке самцы тупаев погибают от страха перед соперником.

Страх бывает девяти видов. Лэндис описывал только один — внезапный испуг, я же занимаюсь остальными...

Ты держишь Тома под рукой, когда нужен материал. Он висит на метадоне и героине. Если их смешать в равных пропорциях с Томом, получится отличный коктейль. Том станет словно астралит — красен и взрывоопасен. Впрочем, если он твой ассистент, можно позволить и более сильные коктейли.

Садишься на колеса до привокзальной. Растворяешься среди извозчиков. Подбираешь пациентку. Из главных признаков отбора:
— худое лицо с чертами скуловых мышц,
— выраженные надбровные дуги,
и, наконец:
— трезвое состояние пациентки.

Алкоголь не уродует только шлюх и актрис, но и те, и другие — лицедеи.

Ты везешь ее до условного места, где торчит на сваях Том. И вот тут начинается работа.

Разве не поражает народ, задвинутый на чем-нибудь? Когда это просто голимая заморочка, вроде обкуренных пустословий, то тогда и разговора нет, но когда народ ищет что-то новое в смысле жизни, как дебил Том,— это достойно одобрения. А Том, жертвуя для науки своими венами, хочет изучить действие всех опиатов и психостимуляторов на фоне сексуальной доминанты и патологических фантазий. Здесь он просто бакалавр, а может и магистр естествознания.

Когда Том в нужном приходе, на нем одном уже можно сделать диссертацию. Том умеет нагонять страх, даже не пуская в ход инструмент. Всего и остается, что очертить отдельные группы мимических мышц, пока он готовит пациентку.

Тебе важно уловить асимметрию лица подопытной. Сперва это лишь страх в классической его форме — продолжительный ступор. Ты работаешь вспышкой и тенями. Потом выражение лица меняется. Это ассистент вошел с пациенткой в контакт. Вот где подлинный театр пантомимы, где подлинное страдание. Если отпрепарировать кожу, станут видны и бессилие мышцы гордецов, и, словно в приступе хохота, судорога мышцы смеха, и неистовое напряжение musculus corrigator supercilii — индикатора боли...

Том в драйве. Уже в каком-то зверином ознобе он терзает ее на жертвеннике, словно мертвую птицу. Как голодный койот. Он рычит и смердит как гиббон. Он оскаливается двадцатью зубами. И пока ты фотографируешь, пока меняешь пленки, пока ловишь моменты, он кусает и насилует ее. Пока ты не замечаешь, что эмоции на лице окончательно сменились апатией.

Потом уставший ассистент целует ее и закуривает, а ты готовишь им вены, холодные blue pipes и разбавляешь плазму крови диацетилморфином. Тома ты везешь домой, а ее выгружаешь в любой подъезд, где она когда-нибудь очнется, забыв даже свое имя, если не прибудет во ад, которого, впрочем, возможно, и нет...

Царица из династии Птоломеев Клеопатра изучала процесс эмбрионального развития, вскрывая рабынь через известные промежутки времени после зачатия, руководствуясь предписанием Гиппократа относительно развития куриного яйца.

В 1746 году в экспериментах с «лейденовской банкой» принимал участие сам Людовик XV. По цепочке из семисот монахов пропускали электрический ток. В момент разряда все они кричали и корчились, чем приводили короля в неописуемый восторг. Позже кто-то из великих изрек: «Электричество — бог жизни, а может и смерти». Умертвляемые на электрическом стуле брызгают слюной и спермой.

При испытании первых противогазов людей заводили в глухую комнату и пускали отравляющие газы, постепенно увеличивая концентрацию. Эффективность работы фильтров определяли лабораторными исследованиями органов при патанатомическом вскрытии...

Наука не может быть негуманной уже потому, что создана для человечества. Способы и результаты научных открытий находятся вне моральной оценки. Нравственную значимость эксперимент может иметь лишь субъективно, объективно же любое открытие — это познание и польза для человечества. Есть истины, которые приходится отвоевывать малой кровью. Но ведь и в разрушении бывает созидание и в отдельном зле — общее благо. Вместе и экспериментаторы, и жертвы науки служат просвещению, пролагая торный путь для следующего поколения. Поэтому и цель гуманизма, в отличие от личной нравственности, возвышенней.

Практическая нравственность человека не выходит за границы его интересов. Человек тем более дидактичен, чем сильнее это касается его самого. За пределами своей совести он равнодушен.

Конечно же, это естественно. На дохлой собаке не водятся блохи. Откуда взяться добродетели там, где кишки срастаются в кольцо, где даже по обычной логике отдавать значит терять? Как я могу здесь кого-нибудь обвинять? Но именно поэтому приходилось самому телефонировать в больницу, спасать легкие от блевотины и даже охранять от жильцов подъезда моих пациенток. Их атаковали все, кому не влом пнуть ногой мягкое тело. Если какой-нибудь старый пердун и наклонялся, то только для того, чтобы рассмотреть раскрашенное чернильными разводами лицо. Как справедливо сказал о них современник Левенгука: «Они мало чем отличаются от тюленей, ни денег, ни веры». По мне, ближе утверждение первобытных общин, что лучшая участь для престарелых родителей — быть похороненными в желудках своих детей. Но ведь и дети, эти flowers of life, поступали таким же образом. Подростки лезли под юбку, а мелочь с отвращением морщила губы и кидала в них гравием.

Хотя все же из сотни-другой маленьких ублюдков при должном педагогическом вмешательстве может выйти настоящий шедевр.

Скажу прямо, я не придерживаюсь модной нынче теории наследственности. Евгеника и прочее дерьмо не для меня. То есть, конечно, всякая байда насчет окраски дрозофил или формы тычинок еще может случаться, но если это касается благородства или же проницательности, здесь я ни на грамм не поверю. Отморозками не рождаются, их выращивают словно морозоустойчивый картофель. Это потому что материя души ребенка прозрачна. Как беспонтовая анаша. Как голимая буча. Качество зависит от винтовара.

Одного из таких недорослей мне подсунули на воспитание соседи. Это был законченный говнюк.— Я ненавижу вас всех,— кричал он мне в лицо.— Что ж,— отвечал я,— это нормально. Мать по ночам проверяет твои карманы. Отец порет за онанизм. Учителя натравляют на тебя одноклассников. Ты боишься сильных и умных, потому что слаб и глуп. Вероятно, в подкладке ты носишь заточенную отвертку. Это нормально. Но просто ненавидеть мало, нужно еще уметь управлять ненавистью.

Мстил он мелко и пошло тем, что охотился на старых ведьм и делал аутодафе кошкам. Пока кошки кричали, он затыкал уши. В усиленном эхом треске костра он находил что-то зловещее: «Это кричит душа?». «Дурак, у кошек нет души. Душа есть только у святых, да и то не у всех...». Когда я принес в термосе жидкий азот, он стал выжигать себе бородавки, но затем поймал домашнюю крысу, окунул ее в термос и разбил об стену, как драгоценную статуэтку. Он внимательно осмотрел осколки и произнес: «Она же внутри голая?!». Тогда я понял, что не все для него потеряно, ибо познание приходит через интерес. Впоследствии он был наречен именем Никитос, что означает победитель и суммой букв дает звериное число 666.

Первой книгой Никитоса стал трактат Спигелиуса об анатомии с гравюрами, на которых младенцы держат свои внутренности в руках, удобно прислонясь к барочной ступени. Никитос изучал по нему строение нутра домашней живности и удивлялся, что каждый орган имеет собственный цвет. Как и ожидали, наличие души при вскрытии трупов не обнаружилось...

Когда-то в древности скот забивали прямо на базаре. Это сокращало дорожные расходы и не давало усомниться в свежести мяса. Животное ждало своего часа. Затем его выводили из загона и вели через базарную площадь на бойню, где длинным отточенным ножом перерезали горло вместе с яремными венами. Пока силы не покидали корову, она дергалась и пыталась мычать, но наконец оседала, сперва на задние, потом на передние ноги, и тогда ей уже отрезали голову и свежевали тушу, еще иногда бившую копытом воздух. Зрелищем этим народ любил себя потешить. Прямо-таки толпы собирались. Отцы приводили своих детей, и те дразнили друг друга и кидались сычужными остатками. Но больше всего ценилось искусство мясника. Мясника уважали, если он мог вспороть шею бычку, удерживая рога без привязи.

Теперь, однако, зрелищ стало несравненно больше. (Тот же электрический стул или безнаркозная вивисекция!) Мясников разве что боятся, но не уважают, и уж конечно не наслаждаются их мастерством рассекать ткань как хирурги. Как живо-писцы.

«Душа, дух,— сказал нам один знакомый мясник, которого мы поили лабораторным спиртом.— Метафизические бредни. Душу запретили большевики и академик Павлов, утверждающий, что жизнь — это цепь условных рефлексов. Все, что есть у них,— лишь страх смерти. Животный страх. Вы думаете, бык бесстрашен, мужественен? Перед смертью он плачет. Жалеет себя, как баба на пепелище, а умирает, залившись слезами...».

Случалось ли в твоей практике употребления первитина плотно садиться на измену? Заклеивать дверной глазок, избегать взглядов, ломать в личине ключ, чтобы защититься от нападения, часами дрожать в лихорадочном страхе, запираясь в шкаф. Когда весь мир сговаривается против тебя, жаждет тебя убить. Или когда непрерывно испытываешь страх безысходности, словно теряется последняя попытка выбора, словно, в бессилии что-либо изменить, приближаешься к чудовищной катастрофе. Так чувствуют себя замурованные заживо, так, должно быть, ужасается душа на веки вечные, сходя в геенну огненную.

Это страх смерти, страх окончательный, всепобеждающий, прерывающийся лишь самой смертью. В этом страхе квинтэссенция жизни, порождающая и уничтожающая свой самоценный смысл, в нем, в страхе смерти, весь мой интерес, украшение моей диссертации. Но представь, что жизнь бунтует последней агонической яростью, чтобы в следующее мгновение истаять яко воск пред лицом огня. Когда боль неминуема, когда нет шанса на компромисс, животное нападает само с пресловутым мужеством отчаяния. Не достойно ли это интереса?

Ты помнишь свое дворовое прошлое? Не забыл свои дерзкие попытки самоутверждения? Одно время ты даже возглавлял кодлу желторотых маньяков. В темных закоулках дворов и переходов вы бомбили подвыпивших утюгов и их клюшек, но не гнушались и пролетарием. Вы замыкали их в кольцо и тогда тот, кто стоял за спиной, ударял в ноги либо в пах, а остальные наваливались сверху. А помнишь того сопляка, который от страха тронулся умом, который первый набросился на вас, неумело тыча кулаком в лицо, но все же повредил тебе нос? Не помнишь, что с ним было потом? Не помнишь? Ну и ладно...

Так вот. Любое действие обязано приносить максимум полезного. Это, блин, должно выпасть в осадок в твоей тупой башке,— учил я Никитоса.— Впрочем, можешь оставаться приматом, если кроме визга кастрированных котов тебе ничего не надо. Ты будешь выть со скуки, когда кайф этот голимый тебя достанет, потому что другого ты ничего не умеешь. А со временем деградируешь окончательно. Твоего тупоумия, брутальности и невежества хватит лишь на то, чтобы набодяжиться берла и пойти быковать или лебежатничать. Невежество подохнет со скуки и безделья, тогда как возможности огромны.

Понимаешь, нужно учиться открывать их. Удовольствие должно быть познавательным.

«Польза,— повторяю я за философами-утилитаристами,— польза есть критерий нравственности и ума». То, что я почти бескорыстен в исследованиях и выше всего ценю общественную пользу, справедливо утверждает меня в звании гуманиста. Я несу человечеству знания, ценность которых им еще не ведома. Словно пастырь, гоню я к клеверному полю овец с курдюками между ног. Люди по близорукости своей не отличают врага от раба, им нужен организатор, который бы направлял их деструктивность в созидательное русло. Государство, воспетое Макиавелли, слабо справляется с нею.

Взять, к примеру, пенитенциарную систему. До сих пор она мало чем отличается от древнего закона талиона, когда сплетнику вырывали язык, вору отрубали руки, а развратника оскопляли. Та же ода звериной агрессии, называемая «возмездием». Что кроме удовольствия унижения несет она в себе? Просто одна гадина уничтожает другую. Преступление невозможно искупить расплатой, ибо цена несоизмерима. Прощение не может быть дано за раскаяние. Напротив, наказание должно сидеть занозой до самой смерти, чтобы не зажило и не забылось.

Преступник остается преступником, это неизлечимый вирус, поражающий раз и навсегда, словно оспа. Исправить преступника невозможно, потому что добровольно он не изберет роль вчерашней своей жертвы, а насильственно — не останется в ней дольше положенного.

Преступников нельзя наказывать. Их следует деклассировать в иерархии социума соразмерно тяжести преступления. Идея во многом реалистичней социальных утопий искоренения преступности. Человек должен жертвовать собой настолько, насколько навредил. Чем ниже стоит человек в этой иерархии, чем сильнее он деклассирован, тем более требовательным должно быть отношение к нему и менее нравственными требования к себе в его использовании. Мы можем без зазрения совести подвергать его психическому и физическому насилию пожизненно для научных или медицинских целей. К примеру, для апробирования новой вакцины. Те же усечения членов совмещать с хирургической пересадкой органов. Отдавать оные более достойным, скажем, героям текущей войны. Уверен, никто не откажется из-за моральных предрассудков носить руки вора или сердце убийцы.

Интересам гуманизма в полной мере подходит социальная градация морали. Со скотом по-скотски. К морально опустившимся людям, нищим, убогим, наконец, к помешанным относиться следует так же, как и к заклейменным презрением и раскаленным тавро преступникам,— обращать их существование во благо. Никто не спорит, что санитария в обществе необходима, истреблять их надо, но делать это с пользой. В XVIII веке за посещение Бедлама, где содержались одержимые, скованные цепями, брали мизерную плату в один пенс. И это приносило огромный доход. Деклассированные люди, как и животные,— отличный материал для экспериментов. Интересам общества должны служить даже ненужные и вредные индивиды. Эксперименты на них оправданы логикой.

— Я знаю одну ведьму, которая всем приносит вред,— сказал мне Никитос.— Эта старая жопа умеет наводить порчу. Точно говорю. Целый день она ходит и бормочет что-то. А на помойках собирает кости и дохлых птиц, чтобы колдовать. Я слышал, как ночью она кудахчет и вызывает инкубов. Это ведьма. Она носит на руке ведьмину отметину, такую черную бородавку.

Вероятно, старуха страдала старческим слабоумием с маниакально-депрессивным синдромом. Терапевтические средства в таких случаях включают регулярные кровопускания, сильные души или холодные ванны (но вряд ли вид дряблого тела принес бы эстетическое удовольствие).

Мы остановились на электросудорожной терапии. К тому же, к курсу изучения гальванического электричества требовалось наглядное пособие по действию тока.

Продолжение следует.