Комментарий |

Future in the past

К чему стихи, когда на небе — звезды?

«Plusquamperfectum edax» смотрелся бы удачнее, назови его автор
«Future in the Past». О, слеза золотая, сверкни и погибни, как
медальный профиль вдохновенного неофита, обросшего с годами двойником
и развившегося в векторно-разнонаправленного Януса (но мужа!).
Оный, в неизменном порядке литературной очередности, занят теперь
анатомией времени и реанимацией пространства. Стало быть, дело
не в поэтической погрешности вездесущего Бродского (не задушишь,
не убьешь), часто критикуемого автором «Плюсквамперфктума» за
предпочтение «философии в стихах» самой поэзии. Дело в том, что
Время пришло. Не то, чтобы собирать камень и вплетать лавроветку
в венок сонетов, но замыкать творческое пространство теологическим
ключом, отодвигая онтологию поближе к старшей сестре. С ними жить
можно, проверено. За глухим метафизическим кирпичом и новообретенный
мадагаскар останется недосягаем для иронических стрел материковых
охотников за робинзонами. На самом деле, все серьезно. И тот,
Который Изрядно Потрудился, Написав За Полякова Добрую Треть Стихов,
обнаружив вербализированный мадагаскар, скорее всего, вздохнул
бы с облегчением (как «мадагаскарец — «мадагаскарцу»). Что касается
«ихних стихов» — «их касаться не надо». «Все острова похожи друг
на друга, когда так долго странствуешь» и мозг уже сбивается,
считая количество поэтических попыток раздвинуть жаропрочные онтологические
створки и заговорить ОТТУДА, ОТКУДА разговаривать запрещено. По
меньшей мере, при жизни. Отраженный свет — это хорошо, но недолго.
Несколько драматичное желание «творить» стихи, а не сочинять их,
видимо, не что иное, как следующий виток эволюции личностного
креатива. В данном случае, наряду с желаниями, имеются и возможности.
Что радует. Нарциссическое наслаждение собственной оригинальностью
и чрезмерный размах гносеологических претензий — имеется тоже.
Что, соответственно, огорчает.

Метафизический флирт с мадам онтологией, внезапно и нелепо обнаруживающий
себя в «Поэте в Провинции» — обескураживает. В условиях «геокультурного»
пространства Крыма онтология автоматически превращается в археологию.
«Что хотим, то и зарываем» — как бы не так. Мы здесь не роем.
Мы — выкапываем. Поэта из-под обломков последствий домашнего ареста,
таланты из вялых чресл филфака, вдохновение из остоелозившего
мифотворчества (и в этом мы преуспели, мы на все готовы, запросто
приплетаем сюда коктебельскую жертву рубля за десятину, чиним
страсти по Динаре Бахчисарайской, лечим всеобщую чахотку, гайморит,
простатит и датируем культурные слои, как нам нравится, параллельно
совершая ряд судорожных попыток влюбится в откопанного скорченника.
Или скрюченника. Именно этот вид некрофилии любим в народе под
тайтлом «крымский патриотизм» (О, сколько их упало в эту бездну!).

Человеку «частному, и частность свою любой общественной роли предпочитающему»,
провинцию любить нельзя. Эта субстанция может ответить взаимностью.
Медленно и пе-ре-жо-вы-ва-я, как спел АукцЫон. «Свои люди» по
доброй воле здесь надолго не задерживаются и правильно делают.
Любить провинцию, ссылаясь на ландшафт — все равно, что кокетничать
с силой тяжести. Она — есть, и ряд состояний позволяет познакомится
с ней поближе. Маловероятно, чтобы такое знакомство послужило
основанием для любви. Тем не менее, есть прецеденты. Но это уже
совсем другая история, предполагающая некий личностный феномен.
А также возможность избежать замены «поэтики политикой», русского
— инглишем или ивритом, а Божьего дара — известно чем. Что, конечно,
вариант. Для Поэта. Для «лучшего русскоязычного поэта в Украине»
— тем более. «Согласное гуденье насекомых» наряду с выхолащивающим
душу отсутствием подруги, прислуги, и т.п.» — соцреалистически
точно воссозданный антураж «райских задворок», до боли знакомый
всем «любителям стишков», которые здесь все-таки водятся. Наряду
с поэтами. Точнее, поэтом, пока, слава Богу, не преуспевшим в
искусстве интерьерной мимикрии. Пока — только хлипкий фиговый
листочек в качестве рассуждений о возможности «быть счастливым
в Крыму». Не исключено, но причем здесь география? С чем спорим,
против чего возражаем? Красное словцо, как правило, отрицает теорему
и вводит аксиому. Здесь — усиленную боязнью «пространства в чистом
виде». Впрочем, на деле, все преодолевается. Единственно возможный
вариант существования поэта в провинции — маргинальная область,
стык жизни «здесь» с жизнью «там», эдакий культурологический шов,
соединяющий два полотна одного одеяла — благополучно обнаружен
и активно эксплуатируется. Такое экзистенциальное ноу-хау. В связи
с чем непонятно, зачем столько беспокойства и малопонятных претензий
в адрес местоимений всех лиц и чисел? Возможно, так выражается
психологическая неготовность к действию (или бездействию), не
замутненному спасительной семантической поволокой.

Все просто, и сквозь Симферополь действительно летят все самолеты.
Можно выплюнуть валидол и сесть в один из них, памятуя о том,
что «те, кто не умирают — живут» в любом случае. Это медицинский
факт. Даже если живут недалеко. Даже если трудно. Даже если звезды.

Даже если стихи.

Последние публикации: 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка